Северо-западный рыбопромышленный консорциум год назад приобрел Архангельский траловый флот – старейший промысловый флот на севере России. За это время годовая прибыль предприятия уже увеличена в 30 раз: с 32 до 970 млн. руб. О тенденциях в рыбодобывающей отрасли и специфике бизнеса рассказывает председатель совета директоров НП “СЗРК” Дмитрий Озерский.
– Сильно ли введение санкций и контрсанкций отразилось на рыбодобывающей отрасли?
– С точки зрения рыбодобытчиков, общая ситуация в рыбопромысловой отрасли за последнее время мало изменилась. Мы по-прежнему имеем возможность продавать рыбу и на экспорт, и на внутренний рынок, и при принятии решений мы исходим только из рыночной ситуации. Разговоры о введении ограничений на продажу рыбы на экспорт чиновниками ведутся, но пока конкретные меры не приняты. И я думаю, что ни к чему хорошему они бы не привели. Так что мы по-прежнему зависим главным образом от промысловой обстановки и объемов вылова, которые нам ежегодно рекомендуют ученые. И затем запасы, например, трески, пикши и палтуса, определяются в виде общих допустимых уловов в рамках совместной российско-норвежской комиссии, так как эти запасы у нас совместные с Норвегией. Так сложилось, что в северном бассейне мы вылавливаем большую часть рыбы в Норвежской зоне.
– Где сейчас выгоднее продавать рыбу – на внешнем или внутреннем рынке?
– Эмбарго, запрещающее ввозить в Россию рыбу из стран ЕС, Норвегии, Канады и других стран, существенно повлияло на ассортимент и цены на прилавках. Но нельзя забывать, что в целом все компании работают в условиях исторически сложившейся культуры потребления того или иного вида рыбы в каждой стране и регионе. Спрос на рыбу и морепродукты очень консервативен и не всегда логичен. Поэтому отслеживать рыночную ситуацию нужно отдельно по каждому виду рыбы. Например, продукция нашего нового предприятия, которое мы приобрели год назад, – Архангельского тралового флота (далее АТФ. – “Эксперт-С-З”) – это больше чем наполовину пелагические породы рыб: мойва, сельдь, путассу, скумбрия. Это так называемая народная рыба, она всегда продавалась преимущественно в России, потому что здесь есть традиция ее потребления. А минтай, более дешевую и самую массовую рыбу тресковых пород, добываемую на Дальнем Востоке, в России покупают мало. Раньше в СССР она была очень дешевой, и ее покупали бабушки для кошек. Так сложился определенный стереотип. Хотя как продукт минтай обладает прекрасными качествами. Краб и треска тоже не являются приоритетными продуктами для россиян.
Если же говорить о выгоде… Сельди, например, норвежцы ловили примерно столько же, сколько и мы, и даже немного больше, и ввозили ее преимущественно в Россию. Когда на поставки наложили вето, на российском рынке сельди стало вдвое меньше, соответственно, и цены на оптовом рынке выросли также вдвое: с 45 до 90 руб./кг. Семга и лосось все еще присутствуют в магазинах, но цены на эту рыбу выросли чуть ли не втрое. Соответственно, нам стало выгоднее продавать больше рыбы на внутренний рынок, чем раньше. Плюс в целом увеличился спрос. Вслед за ростом цен на сельдь и лосось, а также из-за динамики курса валют произошел рост цен и на другие виды рыбы. Та же мойва, которая всегда поставлялась нами только в Россию, подорожала с 32 до 64 руб./кг на оптовом рынке.
– Всех потребителей волнует вопрос: если это русская рыба, ловится и продается она в России, почему она так подорожала? Причем тут курс евро и доллара?
– Это сугубо рыночная конъюнктура, от нас она практически не зависит. Мы в основном работаем с оптовыми покупателями, которые платят живые деньги. Мы, рыбаки, должны продать рыбу и получить деньги сразу, так как нам надо покупать топливо, платить зарплату, ремонтировать и модернизировать флот и так далее. И политику ценообразования в цепочке перекупщиков мы не отслеживаем.
Я знаю, что оптовая цена за 1 кг трески, по которой мы ее отпускаем, равна 190 руб. включая НДС. В магазинах треску продают по 250-300 руб./кг. Год назад эту же треску мы могли продавать либо за $3 за рубеж, либо за 90 руб. здесь – при том курсе примерно равнозначно. И при прочих равных условиях нам все же выгоднее продавать рыбу в России, так как при экспорте мы платим пусть и небольшую, но пошлину. После вступления в ВТО эта пошлина постепенно снижается, но она еще не обнулилась. Но даже в 2014 г. после роста курса евро и доллара около 30%, если не больше, трески нами было продано в России. Другой вид рыбы – палтус – мы абсолютно весь продаем в России, а в Китай уходят головы и хвосты. То есть палтус – хороший пример, когда лучшая продукция идет на российский рынок, а за границу – только субпродукт. Палтус стоит дороже трески, дороже минтая и сельди. Его вообще не очень много добывают, и сейчас из Норвегии, Канады и других стран его не поставляют. В нашей стране есть традиция его потребления, он считается у нас деликатесной рыбой. Соответственно, нельзя говорить, что на российский рынок идет только дешевая продукция. Копченый палтус стоит в магазинах 900-1000 руб./кг. И иностранные закупщики не в состоянии бороться с нашим внутренним спросом на рынке.
– В 2015 г. ожидается дальнейший рост цен на рыбу?
– Я думаю, что основной рост цен происходит сейчас, в первом квартале года. Дальше, если рубль будет укрепляться, и цены на рынке будут снижаться. Все зависит от курса валют, потому что большая часть добываемой рыбы является экспортным продуктом, и производители всегда ориентируются на расценки внешнего рынка.
– Год спустя, какое значение для компании означает покупка Архангельского тралового флота?
– Сейчас уже можно сказать, что это было правильное решение. Мы управляем этим активом с 1 февраля 2014 г. Прибыль предприятия до нашего прихода, в 2013 г., составила примерно 32 млн. руб. Но уже в 2014 г., несмотря на все сложности, с которыми мы столкнулись, прибыль до налогообложения возросла до 970 млн. руб. – более чем в 30 раз. Для нас оказалось приятным сюрпризом, что у предприятия существуют скрытые резервы, которые мы, учитывая наш опыт управления, смогли выявить. И, я надеюсь, эта ситуация будет только улучшаться.
– Какие управленческие решения способствовали такому росту прибыли?
– Прежде всего, мы избавились от убыточного флота. Продали весь металлолом, подключили к реализации квот собственные эффективные суда, в том числе и те, которые специально были приобретены с целью дальнейшей передачи Архангельскому траловому флоту. На сегодняшний день это основная квотосодержащая компания для нашего холдинга и один из наших основных активов: по групповой выручке, это около 40% от общей выручки СЗРК. Важно, что в ассортименте АТФ большое количество пелагических видов рыб, которых у нас раньше не было.
– По итогам 2015 г. вы ожидаете еще большего увеличения прибыли?
– Мы не ожидаем намного больше прибыли, потому что объемы квот сократились на 10% в 2015 г., и мы примерно представляем, сколько вообще можем заработать на этом предприятии. Но, конечно, еще есть резервы по сокращению издержек, и я думаю, что прибыль в рублях в 2015 г. может вырасти по сравнению с 2014 г., в основном учитывая курсовые разницы.
– Покупка была обременена целым рядом гарантий…
– Да, во-первых, мы обязались поставлять рыбу на берег. В этом году мы направили 25% добытой рыбы и донных пород (треска, пикша), и пелагических (неглубоководных) именно в Архангельск. Раньше мы думали, что это будет достаточно сложно, учитывая то, что Архангельский порт замерзающий и работает всего лишь 6-7 месяцев в году. Мы не понимали, как такое количество продукции здесь можно реализовать. Были риски и с точки зрения логистики, также мы опасались сильно потерять в цене. На практике все эти условия оказались не столь страшными, и мы вплоть до 2018 г. будем выполнять эту норму. Не буду лукавить и говорить, что вся эта продукция осталась в Архангельске – какая-то ее часть разъехалась по другим регионам. Но мы выполнили условие: загрузили работой порт, все холодильники были заполнены, и все, кто хотел, купили рыбу в Архангельске.
Во-вторых, мы обеспечили социальные гарантии сотрудникам. Сокращения кадров практически не было. Дело в том, что у предприятия помимо добывающего флота есть еще серьезная береговая составляющая – большая ремонтная база, порт. Мы сохранили людей и постарались сделать эти “недобывающие” активы хотя бы неубыточными. В будущем рассчитываем их тоже сделать прибыльными за счет оказания судоремонтных услуг и обслуживания судов (стоянка, разгрузка и загрузка сторонних судов, использование холодильных камер и так далее).
– Перед выставлением на продажу АТФ было много разговоров и дискуссий о необходимости этой меры. С региональными властями сейчас отношения выстроены?
– Архангельская область фактически является нашим акционером в АТФ, акционерное соглашение с областью подписано до 2018 г. На сегодняшний день у региона есть одна акция, но она по сути “золотая” и может фактически решать все основные вопросы деятельности АТФ. Если вначале между нами и администрацией региона было какое-то взаимное недоверие, то сейчас мы прекрасно сотрудничаем в рамках нашего, если можно так назвать, государственно-частного партнерства. Результаты АТФ за 2014 г. по сравнению с предшествующими годами говорят сами за себя. Часть налогов остается в регионе, и наш успех взаимовыгоден. Так как мы поставляем рыбу именно в Архангельскую область, то участвуем в обеспечении продовольственной безопасности. Так что сейчас у нас есть полное взаимопонимание, и мы рады, что находим поддержку руководства Архангельской области в тех направлениях развития, которые мы наметили для АТФ.
– Насколько сложно вообще работать в этой сфере?
– Рыбодобыча – это не нефть, не недвижимость, не ритейл… Это тяжелый и рискованный, не такой благодарный, как некоторые другие, но очень интересный бизнес.
Основные статьи расходов здесь – это топливо, зарплаты и ремонт судов, примерно по 15%, итого 45%. Снабжение и так далее – все остальное. Если говорить о рентабельности бизнеса в этой сфере, то она должна составлять 20-30%. Бизнес высоко рискованный, иначе невозможно приобретение новых активов, новых судов, ремонт и модернизация флота. При этом нам никогда не перепадало бюджетных денег, мы всегда развивались в основном на кредиты российских банков и собственные средства.
– Сейчас у вас тоже есть заемные средства?
– Да, конечно, как в рублях, так и в валюте. В том числе на приобретение АТФ нас кредитовал Северо-Западный банк Сбербанка России. Но процентные ставки у нас хорошие, они нас вполне устраивают: 12% в рублях и 6-8% в валюте. В целом у нас достаточно низкая кредитная нагрузка, мы подходим к этому очень взвешенно. Но если бы появился какой-то проект, на который мы бы хотели привлечь еще деньги, то возможности для этого есть. Просто сейчас нет достойного проекта, и есть определенные риски, связанные с грядущими изменениями в распределении квот, которые мы хотели бы сначала прояснить.
– Почему рыбодобытчиков так беспокоят грядущие в 2018 г. изменения законодательства?
– По мере приближения 2018 г. у рыбаков становится все меньше и меньше определенности. Все заняли выжидательную позицию, пока не прояснятся изменения законодательства о порядке распределения квот на вылов. Уже сейчас ходят разные проекты изменений в Федеральный закон о рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов. Не все рассчитывают, что он будет скорректирован в лучшую сторону. В том числе и поэтому сейчас мы не планируем каких-то новых приобретений и собираемся сконцентрироваться на тех активах, которые у нас есть сегодня. До 2018 г. осталось еще четыре года, но такие приобретения, как АТФ, так быстро не окупаются.
Если комментировать весь список предлагаемых нововведений, то наш разговор будет очень долгим. Но самое главное здесь, как мы считаем, вот что: рыбаки должны иметь уверенность в будущем. То есть закрепление квот должно быть долгосрочным, как минимум на 25 лет. И очень хорошо, что Росрыболовство это поддерживает.
Но существуют поползновения отобрать у нас квоты под самыми разными предлогами. Например, ввести квоту “под киль”. Я это вижу так: какая-нибудь компания, у которой сильнее административный ресурс, заявит, что строит 10 судов – и ей дадут 30% от всего пирога, а между всеми остальными распределят оставшиеся 70% квот. Есть еще другие предложения: ввести специальные квоты под переработку, отдать больше квот прибрежке и так далее.
– В каком направлении, на ваш взгляд, следует развивать законодательство?
– Что для отрасли действительно важно – не менять правила игры. Действующий механизм хороший, он работает. Распределение квот – это некий аналог приватизации в нашей отрасли. Но эта приватизация в рыбной отрасли происходила в 2004 г., и она была гораздо более справедливой, чем та, ваучерная. Почему? Потому что здесь все произошло по историческому принципу: сколько ловили рыбы компании за предыдущие три года, такую долю квот им и определили. Сюда вошли и те квоты, которые мы покупали в течение трех лет подряд на аукционах, и те квоты, которые нам выдавали по коэффициентам на суда, и так называемые научные квоты. Такой порядок и установился в 2004 г. сроком на пять лет, в 2008 г. их справедливо продлили на 10. И мы рассчитываем, что в 2018 г. правила не поменяют серьезно, и период закрепления будет продлен уже на 25 лет. Потому что срок службы судов составляет около 40 лет. Срок окупаемости судна – 10-15 лет, но на нем же надо и что-то заработать. И, закрепляя квоты лишь на 10 лет, государство вряд ли может рассчитывать на то, что рыбопромышленники бросятся строить новые суда и активно инвестировать средства в эту сферу, не имея действительно долгосрочных гарантий.
Понятно, что руководство отрасли и правительство в целом, рассматривая изменения в федеральное законодательство, очевидно, стремится обеспечить стратегическую продовольственную безопасность страны и наполнить рынок продукцией. Но учитывая наш опыт работы с АТФ, можно вообще не придумывать какой-то передел квот. А просто закрепить по каждому виду рыбы минимальный процент поставок на берег, исходя из традиций и объемов потребления каждого вида.
Тем более, что вся рыба, которая добывается сегодня в российской экономической зоне, сначала поставляется в Россию и лишь затем направляется на экспорт. Но если нам полностью запретят экспорт, то это убьет бизнес. Тогда мы будем ловить только сельдь, и стоить она будет запредельно дорого.
– Что вы думаете о развитии прибрежного и озерного промышленного рыболовства?
– Считаю, что в России основу продовольственной безопасности в части рыбной продукции, и вообще основу всего рыбного бизнеса, составляет именно промышленное рыболовство. Но никак ни прибрежное, ни озерное, ни форелеводство и тому подобное. Это просто хорошее подспорье для регионов, где эти виды деятельности осуществляются. Но сейчас намечаются некие тенденции по смещению акцента от промышленного рыболовства в сторону прибрежного. Ходят слухи о существенном переделе квот. Мотивация в том, чтобы была возможность доставлять рыбу, например, в Мурманск, в свежем или охлажденном виде. Да, рыба в охлажденном виде сама по себе неплохая. Но рыба, обработанная и замороженная в течение часа после вылова в море, ничуть не хуже как сырье для береговых фабрик. Особенно если рассматривать не только фабрики, находящиеся в морских и прибрежных регионах, но и в центре России. Переработка всегда должна находиться близко к источнику потребления, но о доставке сюда охлажденного сырья вообще не может идти речи. В реалиях российской логистики охлажденную рыбу в хорошем качестве туда просто не довезти. Конечно, в центральные регионы нужно доставлять только замороженную рыбу. На самом деле, сейчас даже сами “прибрежники” ту квоту, которая для них определена, в основном поставляют в замороженном виде.
– Каково сейчас соотношение вылова рыбы в море и в прибрежной зоне России?
– Сейчас это примерно 95 и 5% соответственно. Да, прибрежный промысел надо развивать, но не за наш счет. Если им хотят дать из общего пирога не исторически сложившиеся 5%, а 10-15%, то это означает, что эти плюс 5-10% хотят забрать у нас.
– Сами вы не думали заняться аквакультурой в рамках СЗРК?
– Нет. Мы считаем, что этот процесс развивать нужно, но нам это не очень интересно. Мы специализируемся более 20 лет на океаническом промышленном рыболовстве. А что касается аквакультуры, например, в Баренцевом море, то по гидрологическим свойствам те наши участки, где эту работу можно развернуть и которые еще не заняты, к сожалению, всегда будут проигрывать норвежским. Там просто природа более для этого приспособлена. Тем не менее в России этот бизнес существует. И есть компании, которые успешно развивают эту сферу, например, дочернее предприятие петербургского ЗАО “Балтийский берег” – ЗАО “Русский лосось”. Просто это не наша специализация.
– Сколько сейчас судов у консорциума и АТФ?
– На момент продажи у АТФ было 24 судна, и большую часть их мы продали на металлолом в прошлом году. Полученные деньги также вошли в финансовый результат за 2014 г. В настоящее время в АТФ лишь 6 действующих судов. Как говорил Глеб Жеглов, “правопорядок в стране определяется не количеством воров, а умением властей их обезвреживать”. Так и мощь рыбодобывающей компании определяется отнюдь не количеством судов, а объемами квот, которые есть у компании, рентабельностью и производительностью этих судов. Одно современное судно сегодня может заменить три, четыре или даже пять устаревших.
– Вы приобретаете новые суда или с небольшой степенью износа?
– Сейчас, с приобретением АТФ, мы готовы к тому, чтобы начать строить новые суда. Именно строить, потому что рыболовецкие суда такого уровня просто так не приобрести, как в магазине, их всегда строят на заказ. Один из вопросов, который надо решить, где строить – в России или за рубежом. В настоящее время российские верфи, к сожалению, не могут предложить нам конкурентоспособные условия. Отчасти потому, что им такие заказы вообще не очень интересны.
Так сложилось, что еще во времена СССР рыболовецкие суда у нас не строились, а заказывались в Германии, Польше или Норвегии. Российские верфи давно специализируются на других типах судов. И понятно, что нам с рыбодобывающим судном сложно конкурировать по объему заказов, скажем, с нефтяными платформами или атомными ледоколами. К тому же мы не можем обеспечить крупные объемы заказов или их стабильность.
В итоге, если российские верфи и соглашаются, то называют какие-то запредельные суммы и сроки строительства. Мы за эти деньги можем за границей два таких судна построить, и сделать это в два раза быстрее.
Впрочем, есть опыт постройки в России: одна мурманская компания построила небольшое судно ярусного лова на заводе “Пелла” под Санкт-Петербургом, но оно что-то уже два года никак не может выйти на промысел…
– Сколько стоит построить новое судно и сколько судов СЗРК еще нужно?
– Построить морозильный траулер средних размеров, 65 м длиной, сейчас стоит около 30-35 млн. евро. В Европе. Как правило, сейчас корпуса строят в Хорватии, Румынии, Турции или Польше, а потом суда достраивают в Норвегии.
Суда мы приобретаем в собственность. Нам их не нужно много. В принципе, есть достаточно эффективные траулеры, которые строились для России, класса СРТМ “Севрыба”. (СРТМ – средний рыболовный траулер морозильный. – “Эксперт-С-З”.) Но мы их покупали на вторичном рынке. Корабли еще относительно молодые, им по 15-20 лет. И они минимум столько же еще смогут проработать. Поэтому нам было бы достаточно одно-два судна заложить новостроя, чтобы максимально эффективно облавливать имеющиеся у нас квоты.
Что касается добычи краба, то она является неким приложением к нашему бизнесу, но далеко не нашей основной деятельностью. В процентном соотношении в тоннах это, наверное, менее 10% от общего объема нашей добычи. Здесь у нас тоже есть достаточно эффективные суда-краболовы, которые мы в свое время переделывали из уже неэффективных тральщиков. И они еще вполне способны работать лет 10-15.
В целом мы ждем решения, разрешат ли строить суда за границей или будут настаивать, что их следует строить только в России. Поэтому очень мало российских рыбодобывающих компаний сегодня заказывают флот в Европе, и если и делают это, то на свой страх и риск.
– Что собой вообще представляют рыбодобывающие суда, какой продукт они производят?
– Все наши суда – это по сути фабрики, которые производят готовый продукт глубокой переработки, который именно в таком виде поступает на рынки. Большинство современных траулеров сегодня оснащены высокотехнологичным оборудованием, оно производит замороженное филе в море.
Береговые фабрики работают так: они берут рыбу, которая неделю или даже две проболталась в море во льду (или размораживают замороженную в море рыбу) и делают филе на берегу. А наши фабрики прямо на судах производят филе frozen at sea (замороженное в море) в течение часа после вылова. На прилавках часто можно увидеть якобы охлажденное филе, но, скорее всего, это уже дважды размороженная рыба. Если же разморозить наш продукт и положить рядом, то его качество окажется на порядок выше. Поэтому лично я никогда в магазине не покупаю охлажденную рыбу и филе.
Конечно, размороженную рыбу тоже надо продавать, ведь кому-то действительно гораздо проще ее купить в таком виде и не тратить время и силы на ее правильное размораживание дома. Но честнее было бы написать на прилавке, как это делают, например, в США, refreshing. Магазины там размораживают и выкладывают на лед ровно столько рыбы, сколько надо продать сегодня днем. Но к охлажденной рыбе это не имеет никакого отношения.
– У СЗРК есть производственная площадка в Великом Новгороде. Что она из себя представляет?
– Мы приобрели завод у структур “Номос-Банка”, достроили и пустили его. Главное преимущество этой площадки – ее расположение. Завод может работать на все основные регионы России: как на северо-западный, так и на центральный регион и другие. Кроме того, издержки на электроэнергию и заработную плату в Новгороде существенно ниже, чем в Мурманске.
Сейчас наш партнер – датская компания A. Espersen – арендует у нас часть площадей и производит здесь “филе-о-фиш” для всей сети ресторанов Mcdonald’s в России. В разных странах для производства этой начинки используют разные виды рыбы. В России это минтай, который раньше доставляли из США, а сейчас закупают на Дальнем Востоке. На остальной части завода у нас работало крупное предприятие по переработке креветки – ООО “Новая Аляска Волхов”. И это тот самый пример, когда введение Россией контрсанкций практически закрыло бизнес – сырье поставлялось сюда из Дании и Канады. Сейчас мы переориентируем предприятие на переработку нашей рыбы, будем здесь делать стейки и филе.
– По каким принципам вообще работает некоммерческое партнерство “СЗРК”?
– Большая часть предприятий консорциума имеет родственных акционеров или какие-то другие причины, по которым нам было целесообразно объединить тот или иной виды промысла. В принципе вступление в наш консорциум – дорога открытая…
Если говорить об интеграции, то можно сказать, что мы являемся вертикально интегрированной компанией полного цикла. Большая часть продукции у нас вырабатывается непосредственно на судах, даже на краболовах, и не требует дальнейшей переработки на берегу, а в таком же виде поступает на основные рынки. Помимо завода в Великом Новгороде у АТФ есть завод в Архангельске. Он в основном работает на рынок Архангельской области – производит копченую и соленую рыбу и так далее, но сейчас производство растет, и мы замахиваемся на другие регионы.
Что касается географии, то основное управление, координация продаж на внутреннем рынке и экспортных поставок осуществляется из центрального офиса в Петербурге. Весь наш флот базируется в Мурманске и в летнее время частично в порту Архангельска. Представительства здесь управляют флотом, обеспечивают эксплуатацию и ремонт судов. Представительства СЗРК есть в Москве и в Петрозаводске.
– Аннексия Крыма Россией открыло для СЗРК новые возможности?
– Нет, ни на Крым, ни на Балтийское море, ни даже на Дальний Восток интересы нашего консорциума не распространяются. Мы для себя наметили, что будем развиваться только в границах северного бассейна. Потому что ресурс управления у нас ограничен. У нас есть несколько региональных офисов, но в основном мы сами управляем бизнесом. И мы решили, что эффективно руководить на удалении 10 тыс. км мы не сможем. Точнее, не станем так рисковать.
– Расскажите, с чего начинался консорциум и как вы пришли в этот бизнес?
– Если вкратце, то в конце 1980-х – начале 1990-х годов президент нашего консорциума Геннадий Миргородский занимался поставкой видеотехники в Россию. Заработанные рубли нужно было конвертировать в валюту, и единственные, у кого были живые доллары, – это были рыбаки и геологи. В какой-то момент пришлось войти в их бизнес, так как рыбаки попросили деньги в долг, потом еще и еще, но не смогли их вернуть и предложили долю в предприятии. Было много проблем, но осталось понимание, что это реальный и интересный бизнес.
Я тем временем закончил тогда еще Ленинградский политехнический институт по специальности “организация и управление производством”. Мне в принципе было все равно, в какую сферу идти. Некоторое время я работал на кафедре вуза, но понял, что это не мое, и ушел в бизнес.
В 1993 г. Геннадий Миргородский пригласил меня, а я в свою очередь привел еще несколько человек, чтобы организовать наш бизнес. Также мы сразу привлекли к работе профессионального рыбака. Решили, какие нам нужно суда покупать. Во-первых, 5 малых судов, которые должны были работать в прибрежной зоне и поставлять охлажденную продукцию на берег. Во-вторых, мы купили в Киеве три траулера типа СРТМК “Василий Яковенко” завода “Ленинская кузня”, которые работали в Баренцевом море. Итого мы стартовали с 8 судами – к бизнесу мы подошли “по-серьезному”.
Тогда наши инвестиции составили около 1 млн. на покупку 5 малых судов и по 1,5 млн. за каждое из трех больших судов в долларовом эквиваленте. Итого $5,5-6 млн. У нас уже тогда были наработаны неплохие контакты с российскими банками, которые сегодня уже ушли с рынка. Нам поверили, дали приличные средства под организацию производства.
Но история с малыми судами обернулась большими убытками. Мы столкнулись с тотальным воровством. По нашим сводкам, экипажи из пяти-шести человек работали исключительно в минус. И мы только потом узнавали, сколько на самом деле они реально вылавливали рыбы и продавали ее на сторону. В результате мы решили избавиться от этих судов, так как поняли, что не в состоянии контролировать их работу. Это было уже в 1994-1995 гг.
А вот с крупными судами-морозильщиками у нас история сложилась. Тогда в отрасли был дефицит судов, можно было заводить их и получать под них квоты (еще не было долей квот, были коэффициенты на суда). Таким образом, мы получили первые квоты, и постепенно, в течение 20 лет, “не вынимая трала”, как у нас говорят, не отвлекаясь на побочные бизнесы, росли и развивались.
– Вложения окупились скоро?
– Первое время было довольно трудно: проценты по кредитам были высокие – на уровне 22% в валюте. И хотя они были долгосрочные, нужно было максимально быстро их погасить.
Нам помог случай. Спустя некоторое время оказалось, что эти суммы нам не удается заработать в ходе деятельности. И когда пришло время расплачиваться, нам пришлось продать одно из крупных судов. Но поскольку его рыночная стоимость к тому моменту в 1995 г. уже выросла до $3 млн., то, продав его, мы практически рассчитались с кредиторами. Это было чистое везение. Хотя можно было сэкономить, так как банк, который любил снимать рекламные ролики на исторические темы, к сожалению, к тому времени обанкротился, и нам поступали предложения о выкупе нашего долга. Но мы посчитали, что честное имя дороже.
– Предыдущие два кризиса – 1998 г. и 2008 г. – сильно сказались на бизнесе?
– Предыдущие два кризиса на нас сказались действительно сильно, потому что это были общемировые кризисы, и после них резко падала цена на нашу продукцию на всех рынках. Несмотря на то, что некоторые наши расходы тоже снижались, но резко падала цена на рыбу, падала доходность. И мы несколько лет после каждого из них очень мало зарабатывали, эти кризисы нас существенно отбрасывали назад. Сейчас цена не падает резко на внешних рынках, и работать проще.
– Некоторое время назад на федеральном уровне обсуждалась идея возродить легендарную сеть рыбных магазинов “Океан”. Считаете ли вы как предприниматель эту идею реализуемой и необходимой?
– Да, я думаю, такие магазины, и ярмарки, и какие-то другие новые каналы сбыта помимо сетевого ритейла нужны. Возможно, это поспособствовало бы снижению конечных цен. При наших заводах сейчас есть небольшие магазины с готовой продукцией, и туда действительно выстраиваются очереди. В Архангельске мы поддерживаем ярмарки, которые устраивают частные компании. Нашу продукцию здесь продают с небольшой наценкой, и цены на рыбу оказываются гораздо ниже, чем на полках в сетевых магазинах.
Мы же видим свою рыбу на прилавках супермаркетов по цене в 2-3 раза выше оптовой и понимаем, что потребителю тяжело. Но если раньше я не особенно верил в рентабельность таких форм, то сейчас, когда ассортимент магазинов все больше и больше наполняется продукцией именно российского производства, думаю, это предприятие может стать прибыльным.
– Возможно, отраслевое сообщество как раз и должно взять эту инициативу на себя?
– Мы в СЗРК добились определенных успехов в том числе и потому, что не диверсифицировали бизнес. У нас нет опыта торговли. Так что мы не рассматриваем варианты инвестиций в создание такой сети.
В магазинах типа “Океан” ассортимент должен быть гораздо шире, чем у нас. На том же Дальнем Востоке на порядок больше промысловых видов рыб, чем в Северном бассейне. У нас есть треска и пикша (что в принципе одно и то же), мойва, сельдь, скумбрия, палтус. Краб как деликатесный продукт… Вот в общем-то и все. А ассортимент такого магазина должен включать и красную рыбу, и речную, и озерную, и разные деликатесы, и все остальное. Поэтому заниматься этим следует консолидированно. Сегодня мы работаем с оптовиками, но если появится новая структура, которая будет давать нам хорошую цену и работать напрямую, то мы готовы и здесь обеспечить стабильные поставки. Так что идея в целом хорошая. Кто-то просто должен отважиться сделать такой сетевой рыбный магазин. Кстати, в конце апреля в Москве пройдет рыбный фестиваль. Инициатором выступило Росрыболовство. Мы считаем это очень хорошей идеей и приняли решение поддержать мероприятие и как спонсоры, и своей продукцией. (Эксперт-Северо-Запад/Пищепром Украины и мира)
