Компания “Содружество” контролирует одно из самых крупных в Европе предприятий по переработке соевых бобов и является основным поставщиком соевого шрота в России. “Эксперт” уже рассказывал об успехе калининградцев, создавших огромный бизнес всего за несколько лет. Однако тогда представители компании отказались от комментариев – структура очень закрытая, говорили все специалисты соевого рынка. Соевый шрот сейчас стоит бешеных денег, так не превратилось ли “Содружество” в рыночного деспота, выкачивающего прибыль с рынка благодаря монопольному положению?
Но представители компании все-таки согласились на личную встречу. Директор департамента продаж и маркетинга Сергей Соколовский рассказал почти все о рынке сои и других бизнесах компании, объяснил “на пальцах” ситуацию с ценами на соевый шрот и, наконец, поведал о планах “Содружества”.
– Ваше предприятие располагается в свободной экономической зоне. Насколько серьезные преимущества это дает?
– Мы зарегистрировали предприятие в апреле 2006 г., а первая его очередь начала работать в 2007 г. Шесть лет с момента регистрации, то есть до апреля нынешнего года, мы не платили налог на прибыль и на имущество. Следующие шесть лет будем платить только половину ставки, установленной законом.
– Говорят, что через особую зону вы можете импортировать сырье с нулевым таможенным сбором.
– Ничего подобного. На импорт соевых бобов пошлины нет в принципе, есть 5%-ная пошлина на ввоз соевого шрота. Им занимается специальная трейдинговая компания, которая резидентом ОЭЗ не является. Да если бы и являлась – никаких таможенных преференций в рамках зоны не предусмотрено.
– А как с инфраструктурой, вы на все готовое пришли или сами строили?
– Это в Америке, когда мы с местными властями общались, нам бесплатное подключение газа обещали и стабильную цену. На родине в основном пришлось все делать самим.
На создание необходимой инфраструктуры ушло почти 30% бюджета проекта. Завод строился на берегу морского канала, прорытого немцами 15 ноября 1901 г. Мы на свои средства его углубили до 11 м, так что теперь сюда могут подходить суда дедвейтом до 30 тыс. т. В процессе выемки грунта намыли территорию – раньше на месте нашего комплекса была вода.
– Циклопические сооружения – это хранилища для зерна и бобов? Зачем так много, ведь качество сои ухудшается в процессе хранения?
– Нет, это соевый шрот быстро теряет потребительские свойства. Бобы, например, в госрезерве Китая, хранятся по семь лет, а обычное продовольственное зерно – всего пять. Поэтому китайцы сейчас и держат аж 12 млн. т запасов соевых бобов – и это только то, о чем известно международным аналитическим агентствам.
На предприятии практически всегда хранится полумесячный запас сырья – 50 тыс. т. У нас 18 силосов для хранения сои, каждый мощностью по 7 тыс. т, и два напольных склада для хранения соевого шрота, а еще емкости для хранения масла на 42 тыс. куб. м – и это лишь первая очередь. Производственные мощности – два действующих маслоэкстракционных завода на 1,8 и 1,5 тыс. т в сутки переработки сои и других масличных. Сейчас мы достраиваем третью очередь портово-производственного комплекса, которая будет состоять из нового маслоэкстракционного завода мощностью 5 тыс. т бобов (то есть мощности возрастут более чем вдвое. – “Эксперт”) и нового портово-логистического комплекса с дополнительными мощностями хранения.
– А собственный флот есть?
– Есть буксиры для работы в акватории Калининградского канала. В принципе нам интересны локальные перевозки по Балтике – думаем над развитием этого направления. Кроме того, мы в самом начале много денег вложили в создание железнодорожной инфраструктуры. В собственности компании более 40 км путей и крупный вагонный парк.
– Все как обычно, почти натуральное хозяйство…
– Сами не рады, но приходится. Хотели котельную, то есть генерацию тепла, на сторону отдать, но приходят те, кто готов работать только с сумасшедшей рентабельностью.
– Калининградская область оторвана от основной территории России. Готовый продукт и часть сырья вам приходится возить по железной дороге через несколько границ и территории сопредельных государств. Сложно?
– Соевые бобы мы в основном импортируем. Из 1 млн. т, переработанных в прошлом году, в России купили более 100 тыс. бобов, в основном с Дальнего Востока везли. Шрот продаем в России и Беларуси, в небольших количествах экспортируем его в Польшу, сейчас выходим и на другие страны. Поставки осуществляются в вагонах навалом, есть собственная экспедиторская компания, которая занимается доставкой грузов, в том числе для сторонних заказчиков. Никаких проблем с железной дорогой и таможнями нет. Все давно налажено, к тому же принципы работы железнодорожников и тарифы на территории постсоветского пространства схожи, а наши соседи заинтересованы в транзите. Единственное, мы должны оформлять таможенную декларацию при поставках груза в Россию или из нее, но мы к этому привыкли.
– А что с маслом? Вам ведь удобно экспортировать продукт по морю в Европу, где соевое масло пользуется хорошим спросом.
– В этом году выпуск масла составит около 200 тыс. т, почти весь объем сейчас идет на экспорт, в основном морским путем в порты на севере и северо-западе Европы, и еще немного железнодорожными цистернами в Польшу. Продаем только оптом, розливом и розницей мы не занимаемся.
Европа сейчас является важнейшим рынком соевого масла. Способствует этому и сложившаяся культура употребления пищевых масел, и политика ЕС в области использования альтернативных источников моторных топлив: почти 80% соевого масла идет на производство биодизеля. Ну а если говорить о частных потребителях, то среди наших граждан популярно подсолнечное масло, а там используют соевое, рапсовое, оливковое.
Что касается российского рынка, то здесь у нас складывается по-разному. К примеру, в 2010 г., когда в России была проблема с урожаем подсолнечника, у нас половину выпуска забирали соотечественники: производители комбикормов и предприятия пищевой промышленности. Мы в состоянии развернуть товарный поток внутрь страны, если только это выгодно по ценам. Правда, существует объективный барьер: отвезти масло в Европу стоит $20-22/т, а, например, в Москву – $50-70.
– Вы неожиданно для многих заявили о желании войти в число крупных экспортеров зерна. Как это с вашим нынешним бизнесом согласуется?
– Мы себя позиционируем не только как производственную компанию, но и как структуру, оказывающую торговые, экспедиторские, складские услуги. С зерном идея простая: мы поставляем в Центральную Россию огромные объемы шрота, обратно вагоны не должны идти пустыми.
В прошлом году мы начали экспорт зерновых с нуля, в сезоне 2011/12 г. вышли на уровень 430 тыс. т зерновых и масличных, в том числе бобовые культуры стали экспортировать. В октябре планируем начать работы на своем новом портовом терминале и отгрузить оттуда первый тридцатитысячник с зерном.
– Но вы ведь проигрываете по положению другим портам Балтики – сухопутное транспортное плечо больше, значит, будете терять на железнодорожном тарифе.
– Давайте посмотрим, как и кому мы проигрываем. Крупнейший в регионе Санкт-Петербургский порт не принимает большие объемы зерновых культур. Проект строительства терминала в Усть-Луге заявлялся неоднократно, однако подвижек там нет. Остается эстонская Мууга, действительно, в теории крупный экспортер зерна еще с советских времен. Но этот терминал уже многие годы слабо загружен и постоянно переходит из рук в руки, возможно, потому, что рядом с ним находится хранилище радиоактивных отходов с подводных лодок. Наши основные конкуренты по зерну – это порты Латвии, но у них нет современной инфраструктуры. В Риге вы увидите, что в порту стоят старые сараи, рядом пылящий угольный склад, а через забор идет отгрузка зерна. Надеемся переигрывать конкурентов за счет комплексного обслуживания клиентов. В прошлом году был дефицит вагонов-зерновозов, а у нас есть собственный парк, мы можем предоставить клиенту услугу по доставке груза от элеватора до порта экспорта, а в перспективе и до порта импорта. В России мы намереваемся в первую очередь конкурировать за сибирское зерно, которое в причерноморские порты ранее шло не слишком охотно.
– Но основной район, куда идет наше экспортное зерно, – Ближний Восток, а не Европа. К этому региону куда ближе Новороссийский порт.
– Европа может быть потребителем российского зерна только в случае неурожая, и то закупать его судами по 3-5 тыс. т. В северные регионы перспективно поставлять фуражное зерно, которое у нас в избытке. Но основная идея – продажи большими судами в Африку, Азию и на другие удаленные рынки. С портами Черного моря мы будем конкурировать в первую очередь за счет скорости обработки судов, а также за счет стоимости услуг по перевалке. Оба показателя у нас гораздо лучше, чем у южных портов России. Там, кстати, в сезон многокилометровые пробки, к тому же есть проблема перегруженности черноморских проливов.
– Вы, кажется, еще и на рынке рапса свое присутствие хотите расширить?
– В прошлом году, в сезон уборки культуры, мы переработали около 150 тыс. т семян рапса. Закупали их по всей России, даже в Казахстане. Спрос на рапсовое масло и шрот растет во всем мире. Масло богато олеиновой кислотой, для него не так, как для других масел, остра проблема образования свободных радикалов и канцерогенов. Сейчас вывели высокоолеиновые сорта рапса, за них платят премию около 30 евро/т продовольственные сети вроде “Пепсико” и “Макдоналдс”, которые используют эти масла для фритюров, для жарки и так далее. Но такого рапса в стране в прошлом году было не более 3% от валовых сборов. Мы эту культуру продвигаем, в частности, среди наших калининградских фермеров с помощью российской компании “Адваг”.
– Однако у рапса есть проблемы с токсичностью продуктов переработки…
– Рапс старых сортов, выращивавшихся в России, содержал в повышенных концентрациях эруковую кислоту и глюкозинолаты, которые вызывают нарушения работы сердечно-сосудистой системы. Но теперь и у нас все активнее в севооборот вводятся новые сорта, так называемый двунулевой рапс, который этого недостатка лишен, со временем, по мере их распространения, проблема исчезнет. Пока сложность еще и в том, что нет крупных поставщиков, которые могли бы обеспечить стабильную отгрузку. Мелкие прессовые предприятия делают не шрот, а жмых с высоким содержанием масла. В нем активно идут процессы окисления и образования вредных фосфорсодержащих соединений, нарушается аминокислотный состав, продукт быстро портится – он должен быть использован за три-четыре дня. Своей сомнительной продукцией такие предприятия портят имидж рапсового шрота в глазах животноводов. Кстати, схожая ситуация начинает складываться и на соевом рынке, где сами животноводы стали строить простейшие цеха по переработке бобов. Получаемая в них полножирная соя-жмых гораздо дешевле, но куда менее полезна, чем шрот. Закупщики агрохолдингов просто вводят в заблуждение свое руководство, демонстрируя сравнительно низкие цены готового продукта.
Беда России в том, что многие производители мяса в принципе отказываются от дорогих и качественных кормов и пытаются использовать более дешевые. В агрохолдингах народ продвинутый, там чаще правильно кормят скотину. Однако осталась еще масса предприятий, руководители которых считают: раз шрот $1 тыс. стоит, то я его не буду покупать, буду покупать пшеницу.
– Животноводы говорят, что шрот им обходится в 30 руб./кг – дороговато для корма. Не будем скрывать: многие видят в вас монополиста.
– Сейчас, когда цена пшеницы скакнула до 8 руб./кг, они поняли, что соевый шрот по 30 руб. за то же количество – это уже не дорого. К тому же надо понимать, что современные кроссы птицы в процессе селекции генетически ориентированы на специализированные кукурузно-соевые рационы. Что бы ни говорили наши животноводы, цены на мясо внутри страны сейчас высокие и рентабельность у них отличная. Вот мы тут рядом с Польшей живем и часто туда ездим, знаете, что куриная тушка в розничных сетях на 30-50% дешевле, чем в России в опте? Хотя зерно и соевый шрот местные животноводы по рыночной стоимости получают.
– Давайте лучше о вашей рентабельности поговорим. Правда ли, что в то время как в России соевый шрот стоит от $900/т, в Европе и США его цена – $500-600?
– Цены на соевый шрот в разных регионах мира отличаются лишь на размер логистических и таможенных издержек. Это биржевой продукт, как и нефть. На внутренних рынках цена шрота обычно выше, так как включает транспортные издержки, услуги импортера и его риски, связанные с волатильностью рынка, простоем судов, контролем качества и так далее.
От момента производства нашего шрота до доставки потребителю проходит максимум десять дней. В то же время из Аргентины до клиента в России продукт идет месяца полтора, а то и больше, соответственно, качество у него будет, мягко говоря, хуже. Наш клиент может купить свежепроизведенный продукт 365 дней в году, 24 часа в сутки, если нужно, мы и доставим его по расписанию. Есть проблема со складами, с финансами – мы предоставляем отсрочку. Вы знаете, что мы один из крупнейших кредиторов российского сельского хозяйства? Задолженность аграриев перед нами – около 2 млрд. руб. Наконец, мы клиентов и консультируем по рынку. Сейчас, например, фьючерсы на сою дорогие, мы их покупать не советуем, к весне они должны подешеветь. Стоят все эти услуги хоть чего-то?
– Стоят, конечно, но не в полтора же раза они цену товара должны увеличивать…
– Так это не все, давайте я вам всю разницу сейчас скалькулирую. Базовой для рынка является цена в Роттердаме, сегодня это $640. К местным европейским животноводам шрот везти недалеко, на транспорт надо накинуть еще $20. Итого они будут получать шрот по $660, но это без НДС. В России основной объем шрота, если он не наш, поступает в питерский порт. Его туда везти дальше и не так удобно, как в Роттердам, – сверхкрупные суда не пройдут, – поэтому и цена в порту немного повыше: не $640, а $660/т минимум. Комплекс портовых услуг, включая перевалку, обходится в $32/т. Плюс там еще дополнительно берут $2-3 за оформление документов, это пробы на содержание ГМ-веществ; ну, это считать не будем. Итак, мы получили уже $692. Далее, импортер принимает на себя определенные риски, делает предоплату, теряет на времени доставки – из Аргентины это около 25 дней, на оформление документов уходит дней десять. Это еще $7 на финансирование. Плюс он должен зарабатывать, на мой взгляд, не меньше $20/т, это около 3,5% от цены товара. Получается $719 – цена шрота в порту в вагоне, умножаем ее на НДС 11% – уже $791. Дальше железнодорожная доставка: например, в Южный регион она обойдется где-то в $100/т. Итого ваш $891.
– Когда говорят о сое, все вспоминают о генно модифицированной продукции, именно такая разновидность доминирует на международном рынке. А вы импортируете и перерабатываете трансгенную сою?
– Перерабатываем и ту, и другую. Мы полностью разделили производство, один из двух наших заводов сейчас работает исключительно с соей сортов традиционной селекции, так что технологические потоки никак не соприкасаются. После того как запустим третий завод, такое разделение у нас сохранится: один завод станет перерабатывать традиционный продукт, другой – рапс и прочие масличные, а новое, самое крупное предприятие будет использовать ГМ-сырье.
Шрот из бобов традиционной селекции в основном потребляют Белгородская область и Краснодарский край с их развитым животноводством, кроме того, часть идет на экспорт в Европу. В двух наших упомянутых регионах местные администрации решили полностью запретить трансгенную сою, в том числе ее ввоз, так что через Новороссийск такой продукт не пройдет.
– Должна ли Россия разрешить трансгенные сорта или лучше использовать нынешний запрет на их выращивание себе во благо – продавать бобы традиционной селекции с премией в Европу, которая щепетильно относится к этому вопросу?
– Проблема в том, как разделить генно модифицированную и обычные линии сои. Сейчас только Россия и Бразилия сохранились как крупные производители сортов традиционной селекции. Бразилия играет заметную роль на мировом рынке, но там на бобы традиционной селекции приходится не более 15% всех сборов. Покупатель, который приобретает традиционный продукт и готов платить за него премиальную цену, требует сертификат HARD IP, аналогичная ситуация и с рапсом. Что это за бумажка? В ней прослеживается весь путь семян от поля до порта и судна, отдельно оговаривается, что эти бобы нигде не соприкасались с ГМ-продуктами, производители представляют подробные данные о себе и происхождении продукта…
– Сейчас вы скажете, что у нас таких сертификатов не получить, потому что наши растениеводческие хозяйства работают совсем по другим принципам…
– Вот мы хотели покупать и продавать российский рапс и продукты его переработки. Без специального сертификата масло стоит меньше где-то на 20 евро/т, более того, со следующего года в Германии, например, ты уже масло не продашь, если сертификата нет. Чтобы его получить, наши аграрии должны предоставлять информацию о посевах, вносимых удобрениях, числе работников с зарплатами, отчитаться о том, что они исправно платят налоги. С крупными холдингами можно так работать, но от большинства хозяйств такие документы никогда не получишь. Когда мы впервые в прошлом году попытались провести сертификацию подобного рода, выяснилось, что в России нет ни одного специалиста, хотя, кажется, в Ростове в SGS сейчас появился один человек, который аккредитован на соответствующую работу…
– …процедура не отлажена, транзакционные издержки высоки…
– Смейтесь не смейтесь, но сертификат ISCC, по расчетам компании SGS, у нас в России может стоить до $50/т, так что премии за сертифицированный продукт де-факто и нет.
– Ваш прогноз по мировому производству сои?
– Только Южная Америка имеет резервы для расширения посевов. Два крупнейших производителя, США и Аргентина, сохранят нынешние объемы – 100 и 50 млн. т соответственно, а вот Бразилия может существенно нарастить выпуск. В прошлом году в этой стране собрали 66 млн. т бобов, в сезоне 2012/13 г. ожидают рекордные 82 млн. т, а к 2020 г., думаю, они будут собирать около 100 млн. т.
Россия доведет производство соевых бобов до 2,5-3 млн. т, в первую очередь за счет Дальнего Востока, в меньшей степени – за счет Юга и Центра. Украина в ближайшие годы может увеличить сборы сои до 5 млн. т. Но у наших соседей есть проблема: там массово выращивают незарегистрированные ГМ-сорта. Теоретически соевый рынок Украины можно закрыть хоть завтра, если та же “Монсанто” (транснациональная компания, обладатель патентов на трансгенные сорта. – “Эксперт”) захочет, чтобы ей платили за использование ее линий.
– Похоже, российское животноводство и его потребности в соевом шроте будут расти, невзирая на вступление в ВТО?
– В прошлом году мы импортировали более 400 тыс. т шрота. Вот и строим третий завод, чтобы свой импорт шрота заместить собственным же производством. Например, птицеводы очень хорошо подготовились к вступлению в ВТО, наверное, они единственные, кто полностью защитил себя квотами и пошлинами. Спрос на наш продукт обеспечен, и не только в России, но и в соседних странах. Польша, например, потребляет немногим более 2 млн. т шрота, и весь этот объем импортирует.
– Ранее заявлялось, что “Содружество” будет углублять производственную цепочку переработки сои. Планируете организовать выпуск самых сложных продуктов – концентратов, изолятов?
– Концентраты и изоляты мы не производим. Выпуск соевой муки прекратили – сегодня она в России не слишком востребована, вместо продуктов переработки сои в колбасном производстве все активнее используют мясо мехобвалки (то есть мясные обрезки. – “Эксперт”). Рынок сузился до тех объемов, которые для нас стали попросту неинтересными. Зато с апреля 2013 г. мы начнем производить принципиально новый для нашего рынка продукт – соевый протеиновый концентрат для кормовых целей. Сейчас такие концентраты выпускаются, например, в Бразилии напрямую из соевых бобов. Мы же будем делать его из “белого лепестка” (соевая пищевая мука. – “Эксперт”), путем спиртовой экстракции удалять все лишние вещества, в итоге получим продукт с особенно высоким – около 60% – содержанием протеина.
– “Белый лепесток” используется в пищевой промышленности, а у вас это сырье для изготовления кормов. Сколько же это удовольствие стоить будет?
– Где-то $1200-1400/т в зависимости от цены соевых бобов. К сожалению, у нас многие журналисты и профессиональные животноводы мыслят по-старому. Поймите, мы не продаем корма, мы продаем привесы.
Исторически основными источниками белка для животных являются соевый шрот и рыбная мука. Последняя 10 лет назад стоила около $350-400/т. Сейчас рыбная мука стоит $1,5-2 тыс./т, причем при такой цене ее постоянно фальсифицируют. Количество рыбной муки снижается с каждым годом – из-за ограниченности рыбных ресурсов: для производства 1 кг муки надо 6 кг рыбы, причем не самого плохого качества. Полноценной заменой этому высококонцентрированному источнику белка мы видим протеиновый концентрат. Он обойдется гораздо дешевле для потребителя. (Имеется в виду цена ингредиента для животноводов в расчете на единицу привеса. – “Эксперт”.) Кроме того, наш продукт не будет иметь всех проблем, связанных с животным происхождением рыбной муки, а также ее аналога – мясокостной муки, которую получают из отходов производства при убое животных и птицы. Сейчас применение мясокостной муки ограничивается, что связано с усилением ветеринарного контроля. Используя ее, российский производитель свое мясо в Европу продать уже не сможет.
– Ваша компания расположена не в самом удачном месте, если смотреть на районы сбыта продукции, выращивания масличных и зерновых культур в России. Вы разнообразить свою географию не хотите?
– Мы в России проинвестировали столько денег, что думаем, стоит ли еще вкладываться…
С обнулением экспортной пошлины на бобы в рамках ВТО в 2016 г. основной поток сельхозсырья с Дальнего Востока пойдет в Китай. Это естественная с точки зрения рынка ситуация, и не надо искажать ее никакими транспортными льготами. Мы будем обеспечивать европейскую часть страны за счет переработки импортного продукта. Заниматься выращиванием сои, особенно в Центральном регионе, идея не очень толковая, надо подбирать адекватные климату культуры.
– Не думаете над созданием соевого кластера, включая переработку, в южных регионах страны, где ваш продукт стоит особенно дорого, а спрос на него со стороны животноводов весьма велик?
– Там про сою многие говорят, но вряд ли в реальности кто-то ее переработкой будет масштабно заниматься. Любой маслоэкстракционный завод уже сейчас может перерабатывать соевые бобы, ну вот предприятие “Астона”, например, их способно легко импортировать. Но им это просто невыгодно, потому что рентабельность переработки подсолнечника в этом регионе в 4 раза выше, по крайней мере так было в прошлом году. Под подсолнечник все и заточено. А чистая маржа переработчика соевых бобов – только 3%. Мы с такой маржей работать можем, а другие – нет.
– Это по доходности на вложенный капитал или по чистой прибыли к выручке?
– По чистой прибыли. За последние три-четыре месяца краш-маржа, то есть разница между текущей стоимостью проданной продукции и текущей стоимостью входящего сырья, за минусом расходов на переработку, вообще чуть ли не нулевой была. У нас она бывала и отрицательной в условиях колеблющейся конъюнктуры, и это нормально. Но можете не сомневаться, мы умеем развиваться и с минимальной доходностью. (Эксперт/Пищепром и продукты питания Украины, СНГ, мира)
